- Ваша профессия, - кивнул я Ройтмановичу. Он опять принял позу собственного бюста:
...Бутерброд и лимонад они разделили пополам. У Императора на дне лодки было несколько рыбин в прозрачном садке, ну и большая фляжка с водой, а никакой еды не оказалось, поэтому, пока они плыли (точнее - лодка плыла сама, на автопилоте, и не очень быстро), Рэмка, почувствовавший, что хочет есть, предложил перевозившему его Императору половину всего, что у него было. Верней сказать... предложил-то он всё, что уж. Но Император предложил поделиться - и они поделились.
Славка промолчал. Если хочеть называть щенком - пусть называет щенком. Но он всё же осмелился - спросил:
Прекратится, растает, подумал Вовка. Может и так. И что потом? Будет болото. Серая, раскисшая, стерилизованная годами мороза мёртвая земля, на которой никогда уже ничего не взойдёт. Бурые ручьи с ядовитой пеной. Мёртвые моря и океаны. Чёрные и серые палки-деревья с отслоившейся мокрой корой, склизкой и неживой, медленно гниющие под лучами солнца.
И мне совсем не было стыдно за слёзы. Кого стесняться-то? Карлушу? Да даже если бы и кто из других пеналов увидел меня в слезах, что ж такого-то? У нас тут у всех одна общая беда, одно горе. И одна общая Ненависть.
Андрей протянул руку к лицу мальчишки и взял его за скулы чёрными пальцами - как будто клещами. Мальчишка было попятился, но потом просто закрыл глаза. Андрей тряхнул его: