Дня три назад принесли раненых — воинов передового отряда. Тристана, доказавшего равнодушную аккуратность, приставили к раненому рыцарю — пока к одному. Который, в промежутке между забытьём и болью коротко рассказал: если бы не Немайн, саксы бы уже были здесь. Что сделала, как — ничего не сказал. Но надежда услышать продолжение истории про Учителя неожиданно привязала лекарского сына к раненому.
— Дочь моя, Немайн девушка честная и серьезная. И останется такой же после замужества, которое еще неизвестно когда приключится. Зато у «крестной матери или кого-то вроде» будет гораздо больше поводов повисеть на шее у твоего мужа и по-сестрински поцеловать его в щечку!
Сикамб вздрогнул. Дунай августа помянула обыденно, не как дальнее заморское чудо, а как реку неподалеку. Знакомую. Виденную. И это тоже было весьма и весьма ценной информацией. Особенно после камнемета. Камнемет, по свидетельству греческого священника, аварский. А где сидят авары? На Дунае. Еще одна монетка в копилку!
И замерла, ожидая. Все-таки Неметона — богиня только проточных вод. Вдруг гнилая вода не ее епархия? Сида открыла было рот — возразить. И осеклась. А потом расплылась в улыбке. Совершенно дурацкой, несмотря на длинноватые клыки.
Высокие холмы раздвигают горизонт, камбриец привык видеть больше, чем равнинный житель. Даже и горец. Камбрийские горы пологие, открывают больше, чем прячут. Но и ограничивают, отсекая незримое далеко. Оттого, может быть, у этого народа так развито чувство малой родины. И нет ни малейшей склонности мыслить широкими категориями. Не то чтобы возвышенных материй тут не понимали, но до сердца лучше дойдут понятия размером в такую вот долину.
— Стояние нам выгодно, — говорила Немайн ученицам, — а саксам — нет. Мы подтянем еще силы, снабжение наладим, если надо. Зато саксам ни фуража, ни продовольствия взять неоткуда! Кроме собственного обоза.