— Мне нет дела до его вины. Он убивал ради денег и удовольствия. Он должен быть мертв, в крайнем случае — сидеть на каторге… да, он должен сидеть, или ты, Пан, — его сообщник. Я так и откомментирую в программе. Жди.
Сейчас, сидя на покачивающейся скамейке рядом с пустым местом (Александра минуту назад отправилась исполнять утомительные обязанности матери жениха), Лерка разглядывала костюмы танцующих на площадке людей и ловила то здесь, то там значок, погончик, нашивку…
Юлька уронила голову на руки. Ева действовала ей на нервы; прочие воспитанники младшей школьной группы, где Юлька проходила педагогическую практику, занимались кто чем — мирно синтезировали хлеб из реактивов детского набора «Юный пищевик», восстанавливали под микроскопом разбитую «игралку» или кормили кроликов. Одна только Ева, питавшая к Юльке особое расположение, не отходила от стола и не давала жить.
Молодой врач погрузил капсулу в леталку. Он и сам был белый — не румянее покойника и не румянее убийцы.
— Это называется модификация поведения, — мягко говорит Алекс, глядя камере в зрачок, зрителям в глаза. — Его спокойная, выстраданная позиция теперь представляется ему наваждением, а всякий разговор на «ту самую» тему вызывает тревогу и стыд. Данил Алефьев был модифицирован Пандемом. Загляните внутрь себя и спросите — себя, Пандема, — не случилось ли подобного с вами? Не марионетка ли вы на Пандемовых ниточках?