Нюхая суп, я сидел, размышляя, что делать.
- Да и двойной бонус не помешает, - добавил Владимир, поднимая лук.
- Здравствуй, сынок, - сказал он. - Ты пришёл, чтобы обнять папу?
Но прежде, чем думать о том, что мне делать дальше, надо убить конунга. А я сейчас представляю собой жалкое зрелище - замёрзший, мокрый, трясущийся, совершенно обессиливший и опустошённый. И мне жутко хотелось спать.
- Саше тоже было понятно, но он её изнасиловал.
Эти тихие слова были невыносимы. Их дикая, чисто человеческая жестокость просто деморализовывала, сминала меня, давила наковальней. Я чувствовал себя червём под жёстким каблуком безысходности. Но мы не имели права прерывать её. Это жуткое, беспощадное преступление сотрясало мой мир до основ, переворачивало всю мою суть, отсекая что-то важное и такое далёкое, но и добавляя что-то не менее важное, близкое. То, что стало далёким, и то, что теперь будет для меня ближе всего.