Уильям поклонился. У него хватило ума, чтобы промолчать.
— Несмотря ни на что, он все-таки поднялся. — Он задумчиво посмотрел на Уильяма. — Он, конечно же, ненавидит тебя. Ты в его глазах — воплощение дьявола.
Пока он помогал еще кому-то, в памяти всплыли слова Уолерана: «Вот до чего довела твоя проклятая самонадеянность, Филип». Это обвинение задело его за живое, потому что отчасти было, как показалось Филипу, справедливым. Он всегда стремился сделать больше, лучше, быстрее. Именно он торопил Альфреда со строительством свода, точно так же, как когда-то поспешил с открытием овчинной ярмарки или каменоломни. Результатом всегда была трагедия: убийство каменотесов, пожар в Кингсбридже, а сейчас — вот это. Виной всему было его откровенное честолюбие. Монаху лучше жить в смирении, принимая горе, страдания и неудачи этого мира как уроки терпения и покорности, которым учит Всевышний.
В скверном настроении возвращалась Алина в свое временное пристанище: давно с ней не обходились так грубо.
— Кто из вас Этельстан? — не дослушав, выкрикнул Уильям.
Все трое кинулись к дому, а женщина помогла старику подняться на ноги. По узкой улице загрохотал отряд конников, и Филип бросился прочь с дороги. Когда он снова высунулся на улицу, евреи уже исчезли.