— Все уже знают, даже эти презренные рыбы, — бубнила она сквозь слезы. — Они еще смеются над нами: «Когда невеста не невеста? Когда жених Уилька Хамлей!» Ну, выпорола я одного мужичишку, все равно не помогло. Добраться бы до этой суки! Я бы с нее с живой сняла шкуру и повесила на гвоздь, а саму ее бросила бы воронам на съедение.
Вокруг начали падать десятки стрел, поднявшихся, словно стая птиц, из середины вражеского войска. Уильям поднял щит, прикрывая им голову. Он ненавидел стрелы — они разили без разбору.
Утреннее небо светлело невыносимо медленно, Уильям нервничал, теряя терпение. Ночью он и его мать с отцом внесли в план некоторые уточнения, и все равно уверенности в его удачном осуществлении не было: Уильяма с товарищами могли по каким-то причинам просто не пустить в замок, или они могли вызвать подозрение, и тогда было бы уже невозможно действовать исподтишка, или их могли схватить прежде, чем они успеют хоть что-нибудь сделать. Но даже если план удастся, предстоит сражение, первое настоящее сражение Уильяма. Будут раненые и убитые, и одним из этих неудачников вполне может оказаться он сам. От страха у него сжались кишки. Там будет и Алина, а случись ему потерпеть поражение, она, конечно же, все узнает. Но, с другой стороны, если он станет победителем, это произойдет на ее глазах. Уильям вообразил, как ворвется в ее спальню с окровавленным мечом в руке. Вот тогда она пожалеет, что выставила его на посмешище.
Но едва он оказывался за порогом этого дома, мысли о ней вытесняли все остальное; воспоминания были настолько живыми, будто расстались они только вчера, а не больше года назад. Словно наяву он видел ее лицо: то улыбающееся, то задумчивое, то подозрительное, то взволнованное, то удивленное, то радостное, но более всего ему запомнилось выражение неистовой страсти на ее лице в минуты близости с ним. Он никогда не забывал ее тела, мысленно лаская нежные изгибы ее груди, теплую, мягкую кожу бедер, ощущая на губах вкус ее поцелуя и чувствуя ее запах. Как часто ему не хватало Алины!
— Все прочие земли, принадлежавшие бывшему графу, я дарую, — он сделал паузу, глядя то на Филипа, то на Уолерана, — я дарую монастырю Кингсбриджа на строительство нового собора.
— Стереги его, — приказала она. — Я пойду посмотрю. Если шевельнется, убей.