Молодая вдова, застигнутая на месте распутства, судорожно натягивала одной рукой сорочку на коленки, другой — выдёргивая у меня подушку, которой потом тоже пыталась прикрыться. Интерес к откопанным драгметаллам был временно полностью заслонён интересом к постельным принадлежностям.
Так. Не люблю. Не люблю, когда вот так подначивают, будто силком заливают. Я, конечно, русскую народную помню: «Если не курит и не пьёт — или больной, или засланный. Или от ихних, или от наших». Но мне, милок, твоё уважение… А от этой дурости… Я же попаданец, у меня и другая жизнь была. А в той жизни от таких приколов меня сходу вылечили. На первой же посиделке «на северах».
– Ты! Ты её… Ты с ней… Я сам видел! Ты… ты мне не вуй!
– Дура! Опять на народ сиськами машешь! Марш в дом — оденься.
Перун лежал на боку, зажимая ладонями связанных рук рану. Сквозь пальцы, по кистям, по рукавам текли остатки глаза, кровь, ещё что-то чуть светлее крови. Второй глаз на разбитом лице смотрел злобно и вполне разумно. Потом взгляд начал мутнеть, веко задёргалось и опустилось. Следующий вздох деда перешёл в хрип. Хрипы. Потом начали беспорядочно дёргаться ноги, пару раз сжались кулаки. И разжались. «Он уходит! Мы его теряем!». От попаданца не «уходят», от попаданца — умирают. Умер.
Конечно, я мог уклониться от этого накинувшегося на мою шею живого лассо. Но так было бы неправильно. Мужчина должен грудью принимать удары судьбы. Особенно, когда они визжат от счастья. И упорно пытаются задушить, одновременно пережимая кровообращение и на уровне шеи руками (О! А я и не знал, что она такая сильная! Так же и задушить…), и на уровне поясницы ногами, приложив для начала острой коленкой в солнечное (Твою…! Аналогично).