– Живём мы тут грязновато, сами видите. Чтобы вошек-блошек не разводить, велел я всем сбрить все волосы. И на голове, и на теле. Кто не сделает — пшёл отсюда вон. Понятно? Ты как? Уходишь? Тогда — как все. Так что, когда захочешь в другой раз над голой мордой посмеяться — подойди к любой лужице, глянь в неё, да и смейся себе.
– Господине! Мы с Чарджи — вои. Наше дело — дело воинское. Дела смердовские нам делать невмочно.
– Сиё есть лжа. Он так писать не мог, ибо у меня учился. А я сей скорописной грамоты и сам не знаю.
Хрясь. Хохрякович от удара улетает в темноту, в глубь амбара и там глухо воет.
Ну-ка, дрын мой берёзовый, палочка-выручалочка — выручай. Я начал, держа свой посошок как обычно в левой руке, рисовать буквы на земле возле постели Потани.
Эта торкская манера несколько гортанно тянуть слова… А у меня… слёзы текут. Увидят — стыдно будет. Но как радостно. Живым. С первого раза внятно ответить не удалось. Писк какой-то. Прокашлялся.