Лицо у майора было такое, что Горислав Борисович пикнуть боялся.
Шурка рыдала по скраденным святым, словно по любимому котёнку. Брат Митрошка помер — Шурка не плакала, не понимала ещё по малолетству. А когда, уже на новом месте, ей подарили рыженького котёночка, а он через неделю издох, тут слезам конца не было. Теперь она так же убивалась по образам, перед которыми привыкла молиться перед сном.
В город Платон приехал, когда на улице уже стемнело. По дороге успокоился, уверил себя, что случилось какое-то недоразумение, и достаточно будет побеседовать с Сергеем по душам, чтобы всё разъяснилось.
— Примерно как вы… — не удержался Горислав Борисович.
Все были уверены, шкоду учинили парни, глазевшие из машины на крестный ход. А потом на шум выползла из домишка перепуганная бабка Зина, и последние сомнения отпали. Дальше завалинки Зина давно уже не ходила, разве что соседки в баню позовут; не побежала и на пожар, навидалась за жизнь пожаров досыта, и потому оказалась дома, когда пришли грабители. Стучаться парни не стали, сразу вышибли дверь, а когда старуха вздумала кричать: «Караул!» — в глаза ей блеснул нож.
— Это какая же у меня власть? — звенящим голосом спросил майор. — Ну, смелее! Тебе мои погоны властью кажутся? Власть это не погоны, а закон! А я по закону даже паршивца Тимурчика к порядку призвать не могу. Злоупотребление властью есть, а самой власти — нету! А мне злоупотребление уже поперёк глотки стоит. Не хочу!