Горислав Борисович привёз из города две заплечные сумочки навроде кожаных, азбуки и тетрадки: урок писать. Сказал — школьная барыня выдала, как малоимущим. А на будущий год уже такого не будет: сами детишек обряжайте. Платон кланялся, благодарил. Детям велел школьное беречь пуще глазу. Хотел даже попороть для острастки, но передумал: прежде вины наказания не бывает.
— Александр Второй — освободитель, — честно рассуждал майор вслух, — в отношении этого человека у меня никаких иллюзий. Не помню, кто из современников назвал его человеком размытых действий. Очень точная характеристика. Он делал то, что нужно, но всегда наполовину и в последнюю минуту. То примется разрешать, то строгости напустит, то начнёт реформы, то притормозит. Сапёры таких суетливых называют смертниками, рано или поздно они взрываются…
Горислав Борисович пожевал недовольно губами, но ничего не сказал.
— Йес, — ответил Никита почему-то по-английски. — Урус.
— Врёшь! Машину на чугунке специально рельсой сковали, а твоя страховидла, ежели и впрямь на воле бегает, весь народ попередавит!
— Каких? — вяло спросил Горислав Борисович.