Каха подошел к «Галке», погладил лоснящейся бок и забрал из салона сумку с ноутом, бритвенными принадлежностями и зубной щеткой.
— Успокойтесь, господин фельдмаршал. Вермахт никто не обвиняет. Вы действовали в пределах той информации, которую имели на тот момент. — Кох умиротворяюще воздел руки ладонями вперед. — Продолжайте, группенфюрер…
— Так не бывает, — ответил Лешка, — просто не бывает, потому что не бывает никогда!
— Наша… ваша… Общая у нас проблема, общая… Давай бумаги. — Лерман взял протянутые документы, посмотрел и что-то на них пометил. — Пошлю в Смоленск, пусть приглядят… От меня теперь куда?
— Набиев называл себя «последним муджахедом», — сказал Вагиз, — но был всего лишь басмачом, самым обычным бандитом, умеющим воевать лишь со стариками и детьми. Однако, как показала жизнь, он и с ними не мог справиться.
— Что ж вы так неосмотрительно. Капиталист, гражданство израильское есть, личная армия в сто человек. Могли ведь на границе назад повернуть. Кто бы вам помешал… — ровным голосом говорит, и лицо серьезное донельзя, а в глазах бесенята скачут. Вот и пойми, шутит нарком или как? — А вы? Прямым ходом к классовым врагам, в руки, как там у вас говорят, «кровавой гэбни»? Добровольно. И так спешили, что сопровождающие от вашей езды до сих пор в себя прийти не могут… Да еще в обреченную страну…