Оба полководца видели, как внезапно раскрылись южные ворота панчалийской столицы — словно лопнул созревший нарыв! — и сверкающая металлом лава выплеснулась из города наружу.
Нет, неправда! Я просто коротаю время, жрец Садасья спит на втором ярусе, у меня нет собеседника, и поэтому я разговариваю сам с собой, со статуями в храме — и с послушным пальмовым листом.
Вот уж воистину: не родись красивым, а родись брахманом!
Я уверен: Вишну прекрасно осведомлен о моих тайных записях. Ты ведь умен, светоч Троицы?! Ты отлично понимаешь: цепным мудрецам надо давать возможность выговориться, поплевать ядом втихомолку, иначе у них пропадает аппетит и расторопность! Вот я и верчу кукишем, я, Вьяса-Расчленитель по прозвищу Черный Островитянин…
Матали кидается вперед, норовя закрыть меня собой, я с одобрением киваю и аккуратно отстраняю живой щит в сторону.
— Я, когда на Поле Куру грохнулся, — глухо начинает сута, — сразу вверх посмотрел. И тебя. Владыка, не увидел. Небо как небо, только стеклистое какое-то, паутинками плывет — а Индры в небе нет. Ну, думаю, улетел Владыка, надо и мне ноги уносить…