С этого момента Шарадван стал мне изрядно интересен — как прообраз моего собственного замысла, да и благосклонность Опекуна Мира к мудрецу-задире стала более понятной. Да, мудрецу, я не оговорился: сам я мало что смыслю в Веде Лука, но Шарадван, несомненно, был знатоком этого замечательного Писания, чуть ли не единственного, где практика существенно важнее теории.