Малыш благоразумно промолчал, хотя слушал внимательно.
Рубин и топор — это было настоящее, и оно не терпело соперников.
Только где-то далеко плакала женщина, захлебывалась рыданиями, но и плач в конце концов стих.
Корка запекшейся крови с треском отодралась, и широкое лезвие до середины погрузилось в рану. Женщине почудилось, что труп сотника дернулся от боли. Стиснув зубы до хруста в челюстях, Сатьявати рывком повернула лезвие, раздвигая мертвую плоть.
— Посмотрим, — донеслось отовсюду, и лик в небе начал таять, затягиваясь тучами.
Рама провел узкой ладонью по лицу, словно пытаясь стереть краску. Лицо не посмело ослушаться, став привычно бледным.