Зима, такая непривычно холодная, такая вьюжная, в конце февраля неожиданно отступила. Снег истаял буквально за сутки. Еще несколько дней понадобилось, чтобы подсохли лужи и перестало лить с крыш. Солнце светило ярко-ярко, и можно было начинать надеяться на скорый приход весны.
Она поняла. Легостаев только что очень точно расставил акценты. Главное — правильно расставить акценты, чтобы все сразу стало ясно и понятно, чтобы не осталось никаких недомолвок. Он — хозяин, она — прислуга. У хозяина есть любимое хобби, которое значит для него намного больше, чем вся прислуга мира, вместе взятая. Лиза все поняла. Может, у нее и афазия, но она не дурочка.
Если бы Лора не закричала, он убил бы эту дрянь. Честное слово, убил бы. Свернул бы ее тонкую цыплячью шею! Но Лора закричала, и ее крик привел Макса в чувство. Он посмотрел в расширившиеся от страха глаза Лизаветы, увидел на их дне отражение своей ярости, сделал глубокий вдох, разжал пальцы.
Кофе был очень вкусный, маслянисто-черный. Чудо, а не кофе! Ободренная Лиза отважилась на конфету. Конфета тоже оказалась вкусной, шоколадной, с благородной горчинкой.
Яркий электрический свет ударил по глазам, Легостаев зажмурился, а когда обрел наконец способность видеть, разразился гомерическим хохотом, в котором — что уж там! — проскальзывали и истерические нотки. Зеленоглазыми чудищами оказались тапки, те самые, которые он собственноручно поставил на коврик у Лизаветиной кровати. Хотел, понимаешь ли, сделать сюрприз.
Пронзительно зазвонил телефон, Макс поднес трубку к уху, услышал стариковский кашель.