– Стаж, – вдруг отрывисто и как бы в забытьи проговорил Филипп Филиппович.
Шариков выплеснул содержимое рюмки себе в глотку, сморщился, кусочек хлеба поднёс к носу, понюхал, а затем проглотил, причём глаза его налились слезами.
Человечек, глазами следуя пальцу, скосил их через оттопыренную губу и любовно поглядел на галстук.
– Бог их знает. Впервые это слово встречаю.
– Я сегодня вечером не нужен вам, Филипп Филиппович? – осведомился он.
Но вдруг его яростную мысль перебило. Внезапно и ясно почему-то вспомнился кусок самой ранней юности – солнечный необъятный двор у Преображенской заставы, осколки солнца в бутылках, битый кирпич, вольные псы побродяги.