Зина унесла на круглом блюде рыжую с правого и румяную с левого бока бабу и кофейник.
– Spаtеr… – негромко сказал Филипп Филиппович.
– Что же делать… Мне самому очень неприятно… Как? О, нет, Пётр Александрович! О нет. Больше я так не согласен. Терпение моё лопнуло. Это уже второй случай с августа месяца. Как? Гм… Как угодно. Хотя бы. Но только одно условие: кем угодно, когда угодно, что угодно, но чтобы это была такая бумажка, при наличии которой ни Швондер, ни кто-либо другой не мог бы даже подойти к двери моей квартиры. Окончательная бумажка. Фактическая. Настоящая! Броня. Чтобы моё имя даже не упоминалось. Кончено. Я для них умер. Да, да. Пожалуйста. Кем? Ага… Ну, это другое дело. Ага… Хорошо. Сейчас передаю трубку. Будьте любезны, – змеиным голосом обратился Филипп Филиппович к Швондеру, – сейчас с вами будут говорить.
– Я догадываюсь, – злобно краснея, воскликнул Филипп Филиппович.
– Ну да, такой я дурак, чтобы я съехал отсюда, – очень чётко ответил Шариков.
– А не будет ли вам? – осведомился Борменталь, – вы последнее время слишком налегаете на водку.