— Жаль, что Босяк не любит женщин, — таким же невыразительным тоном продолжила Лазурь.
Когда Люба удалялась в выделенную для отдыха комнату, остальные все еще веселились, отмечая праздник, Любе ничуть не близкий и даже напротив совсем чужой и непонятный. Останавливать ее не пытались, Джайзер сказал напоследок длинную бесполезную речь с большим количеством слов, которая вкратце сводилась к тому, что ей стоит отдохнуть и пусть она не волнуется, теперь все будет расчудесно и закончится сплошными плюшками. Впереди только солнце, небо и вода, ну просто рай нерукотворный.
Вместо ответа Люба схватила свои вещи, встала и пошла к выходу из аудитории.
Наверное больше, да. Конечно, она понимала, что это бизнес, что попрошайкам ничего не остается, потому что все отходит хозяину, но иногда, когда ей казалось, что перед ней не профессиональный нищий, а действительно попавший в беду человек, она доставала кошелек и отдавала деньги. Не за способность быть убедительным и вызывать жалость, нет. Она платила за Сашку. За то, чтобы кто-то и ему помог, случись что-то плохое.
Бостон отступил и вышел из комнаты. Люба набрала полную грудь воздуха.
В крови бурлила энергия, губы, которыми она чуть раньше прижималась к его коже, чесались, требуя повторения. Хотелось всего — скорости, секса, свободы и пьянящей вечности. Сейчас Люба была готова на все. Плакать и смеяться. Отдавать и принимать. Любить и ненавидеть. Видеть самое скрытое и открывать самое сокровенное. Идти по грани между удовольствием и сумасшествием. Взлетать и падать.