Он наклоняется вперед, его глаза, приклеенные к моим, налитые серым и голодные. Черт побери! Я глотаю инстинктивно.
Моя новая мама садится. Она дотрагивается до белых и черных клавиш, и появляется музыка. Она нажимает педали внизу. Иногда это звучит громко, а иногда тихо. Петь это весело. Лелиот тоже любит когда мама поет. Мама поет про гадкого утенка. Мама произносит смешной крякающий звук. Лелиот, тоже произносит смешной крякающий звук, — он складывает свои руки, как крылья и машет ими вверх и вниз, как птица. Лелиот смешной.
— Ана. Он в коме. Я оставил наши номера телефонов всем медсестрам. Они позвонят нам, если что-то изменится. Мы поедим, зарегистрируемся в отеле, отдохнем и вернемся вечером.
— Миссис Грей. — Сойер прерывает мои раздумья. — Мы на месте.
— Это не мое дело, — говорит он, поднимая вверх ладони.
Когда она вручает мне пакет таблеток и рекомендации, она продолжает говорить, но я не слушаю. Я в шоке. Потрясенная. Конечно, я должна быть счастлива. Конечно мне должно быть тридцать, по крайней мере. Но сейчас слишком рано, слишком рано. Я стараюсь подавить растущее чувство паники во мне. Я вежливо прощаюсь с доктором Грин и двигаюсь к выходу в прохладный осенний день — голова как в тумане. Вдруг меня охватил ползучий холод и глубокое предчувствие. Кристиан чокнутый, я знаю, но на сколько, и как далеко, я не имею понятия. Его слова не дают мне покоя: «Я не готов делить тебя еще с кем-то, нет». Я жестко тяну на себя куртку, пытаясь стряхнуть с себя холод. Сойер выпрыгивает из внедорожника и держит открытой дверь. Он хмурится, когда видит мое лицо, но я игнорирую его заинтересованное выражение.