– Я тяжко раненный при операции, – хмуро подвыл Шариков, – меня, вишь, как отделали, – и он показал на голову. Поперёк лба тянулся очень свежий операционный шрам.
– Нет, нет и нет! – настойчиво заговорил Борменталь, – извольте заложить.
– Неужели… – начал Борменталь и остановился, покосившись на Шарикова.
– Я не господин, господа все в Париже! – отлаял Шариков.
Четверо молча вышли из кабинета, молча прошли приёмную, молча переднюю и слышно было, как за ними закрылась тяжело и звучно парадная дверь.
«Вот это да, это я понимаю», – подумал пёс.