Филипп Филиппович во всё время насилия над Шариковым хранил молчание.
– Всё, что угодно, – уверенно молвил тяпнутый.
– Когда же операция? – приставал голос и пытался просунуться в щель.
Потом полутьма в ванной стала страшной, он завыл, бросился на дверь, стал царапаться.
Багровость Филиппа Филипповича приняла несколько сероватый оттенок.
– Где же вы такого взяли, Филипп Филиппович? – улыбаясь, спрашивала женщина и помогала снимать тяжёлую шубу на чёрно-бурой лисе с синеватой искрой. – Батюшки! До чего паршивый!