– И еще… – Голос Ульяны опять перебил постепенно успокаивающиеся мысли. – Ты вот рванешь очертя голову, а что другим будет, подумала? За твой проступок Анне отвечать – потому как не уследила. Андрею, когда выздоровеет, твоим непослушанием глаза исколют. Желающие найдутся, уж будь уверена! Отроков, что у переправы стоят, накажут по всей строгости, коли пропустят тебя без приказа. А ведь они и стрельнут в тебя, чтобы остановить – они дозорные, в своем праве.
– Твой Фома хотя бы любил тебя, а многие бабы и этого не видят. Толкутся целыми днями по хозяйству, на огородах да в поле убиваются, а муж даже и слова ласкового не скажет. Ну и сам в ответ не услышит, само собой… Так что если даже и есть у них поначалу любовь, то привычка и обыденность ее быстро убивают. Да какая там любовь, о чем я! – махнула рукой Анна. – Выжить бы самим да детей вырастить.
– Не так! – Арина покраснела еще больше, но уперлась взглядом в Филимона, будто хотела сдвинуть того с места вместе со стулом. – Уходят не К кому-то, а ОТ кого-то! Если уходит, значит, не жизнь это уже, а одна маета. А если от недомыслия уходит, по глупости, так и скатертью дорога, все равно на такого положиться нельзя. Лучше уж сразу оборвать, чем всю жизнь кусочки от души откраивать. Уж всяко спокойнее.
Власть? Да, власть! Но легка ли эта ноша? Вспомнилось, что Михайла в Дубравном про отца Геронтия сказал: «Ты попробуй каждый день, каждый час, каждым словом, каждым поступком являть окружающим пример праведной жизни. Ведь со всех сторон смотрят, все подмечают, обо всем судят. И ни черта же не понимают!»
– Хорошо, не горшок держишь. Потом вытрешь, перед уходом, сейчас договаривай уж.
– Мы! Женщины! Мы мужей укрощаем! Сеть на них незримую накидываем. Мы зачастую лучше их знаем: чего им хочется, что им надо и от чего им радость или беда будет. И мы же их зверей обуздывать должны… Некому, кроме нас!