А к вечеру, – как теперь завелось, – явился м-сье Пьер, в парчовой тюбетейке; непринужденно, по-домашнему прилег на Цинциннатову койку и, пышно раскурив длинную пенковую трубку с резным подобием пэри, оперся на локоток. Цинциннат сидел у стола, дожевывая ужин, выуживая чернослив из коричневого сока.
– На окне в башне пымал. Чудище! Ишь как шастает, не удержишь…
– Уйдите, – через силу произнес Цинциннат.
– Все от радости, – поспешно вставил директор. – N’y faites pas attention.
Она беспричинно вздохнула, отодвинула книжку, столкнула карандаш, не успела поймать и произнесла «упс!».
Мой любимый писатель (1768–1849) как-то сказал об одном теперь уже совершенно забытом романе: «Il a tout pour tous. Il fait rire l’enfant et frissonner la femme. Il donne à l’homme du monde un vertige salutaire et fait rêver ceux qui ne rêvent jamais». Ни на что подобное «Приглашение на казнь» не может притязать. Эта вещь – скрипка, звучащая в пустом пространстве. Человек приземленный решит, что тут штукарство. Старики поспешат перейти от этой книги к провинциальным любовным романам и жизнеописаниям знаменитостей. Она не вызывает восторга у заседательницы дамского клуба. Люди зломыслящие увидят в Эммочке сестру Доллиньки, а ученики венского доктора-вудуведа будут хихикать над книгой в несусветном своем мирке общедоступного чувства вины и прогрессивного образования. Но как выразился автор «Трактата о тенях» в отношении другого светильника – я знаю (je connais) нескольких (quelques) читателей, которые вскочат со стула, ероша волосы.