Вернувшиеся соседки по комнате перепугались насмерть этого моего неприсутствия в жизни и все пытались растормошить меня, проверяли температуру, пробовали напоить, накормить, задавали кучу вопросов — я не отвечала, молчала, полностью отрешившись от всего. Так и пролежала до следующего утра.
— Вы знаете, как вас называют за глаза? — спросил корреспондент.
Это было как гром среди ясного неба! Ладно бы для меня, я, как ребенок, могла быть не посвящена в их с мамой проблемы, но нет! Мама так растерялась, она ничего не понимала — почему, откуда напасть? Ведь ничего не предвещало!
— Нормальный! — с нажимом повторил мой компаньон и уже другим тоном, не менее уставшим, чем у меня, добавил: — Ладно, прикинем потом вместе, что можно с твоим отдыхом придумать, а пока езжай, действительно, домой, отлежись, и на хрен все документы. Просто отдыхай.
— Слушай! — осторожно, чтобы не разбить, поставила я бокал на стол — так меня проняло, что аж руки от злости задрожали, — и снова развернулась корпусом к нему. — Если для тебя твое отцовство такая неприятная проблема, то я тебя успокою! Надеюсь, ты понимаешь, что нам с Максимом ничего от тебя не нужно, мы прекрасно обходились без тебя и так же прекрасно будем обходиться и впредь! Я просто посчитала, что обязана тебе об этом сказать, но это совершенно не значит, что ты нам что-то должен и вынужден как-то участвовать в жизни Максима. Обещаю тебе, что больше мы никоим образом не станем проявляться в твоей…
И полез во внутренний карман своей куртки, достал из него и протянул мне плотную, как тонкий кирпичик, пачку долларов, перетянутую обычной эластичной резинкой.