Я вдруг поняла, что давно простила его. И никаких обвинений и претензий в моей душе к нему нет. Простила не сейчас, когда узнала истинную причину его тогдашнего поступка, а гораздо раньше, где-то по пути своей жизни, и не заметила этого. И еще! Подсознательно я всегда была ему бесконечно благодарна за то, что он подарил мне такого прекрасного сына.
— Все будет хорошо, малыш. Теперь все будет хорошо, — гладила, и гладила, и гладила я его по голове, успокаивая.
Врач еще долго что-то говорила, прописывала мне какие-то укрепляющие препараты и советовала немедленно рассказать все родителям и решать, что делать с беременностью.
Капельницу уже сняли, но он все еще спал, и мне так не хотелось тревожить этот его спокойный отдых, у него даже лицо разгладилось и немного порозовело ото сна. Но врач сказал кормить, значит, будем кормить!
Языки мне давались сложнее всего, вот не было чего-то в мозгу такого, что помогало бы легко и просто стать полиглотом. Приходилось буквально упахиваться над этими занятиями, но я упорно занималась и зубрила, зубрила.
Рисунок в рамке за стеклом, сделанный восьмилетним Максимом.