А что дальше, я не знаю. И никто не знает.
— Не надо мне твоих денег! — заорала я и вырвалась из его рук. — Кроме тебя самого, мне ничего не надо: ни денег, ни благотворительности твоей! Убери их! Я их все равно выброшу! Я не хочу их видеть! Выкини их, если они тебе не нужны, а мне не надо!
Судя по меняющемуся выражению его лица от легкой степени испуга и растерянности до небольшой, но многозначительной улыбки, он помнил. Очень хорошо даже помнил. И, не в пример своему сыну, этот опыт, надо полагать, был куда как удачнее.
— Понятно, — хохотнул он. — А вы, девушка, его и там собирались сопровождать?
А в лифте разошлись по разным углам и, не произнеся ни одного слова, доехали до нужного этажа, и так же молча, напряженно, он открыл дверь ключами, и мы вошли в квартиру.
Никуда он не ушел, а принялся помогать, держал мои волосы, пока меня выворачивало, умывал холодной водой и умудрился еще за этим делом ответить на звонок Макса, отрапортовавшего о своем благополучном прибытии к Калининым и осторожно поинтересовавшегося, как там у отца продвигаются дела по соблазнению матери. С этим вопросом сынок припозднился месяца так на два.