— Не нравится мне, Лексей Николаич. Секреты какие-то… Финти-фанты, немецкие куранты… Ты сказал бы толком. Это ж Даниловка; там, ежли что не так, и лобешник снимут.
— С 9-го по 18-е мая. Придётся накануне почистить Первопрестольную. Мелкий сброд разгоним, а посерьёзней людишек сюда доставим, частью к вам, частью в ДэПэЗэ на Шпалерную.
Оставив слева обширное католическое кладбище, беглецы добрались до каменной полуразвалившейся ограды. Вошли в калитку и сразу же из глубины зарычала собака. В почерневшем снегу вела вглубь всего одна тропинка; зашагали по ней. Сугробы да высоченные деревья, меж которыми лишь кое-где проглядывали покосившиеся кресты. Пройдя саженей пятьдесят, обнаружили убогую сторожку, в единственном окне которой горел скупой свет.
— Говорят, Горчаков в очередном приступе маразма показал англичанам конфиденциальную карту, на которой были указаны пределы наших уступок.
Колбасник молча кивнул и выставил вперёд огромные кулаки. Лучше бы он этого не делал… Лыков напал стремительно. За восемь секунд он нанёс двенадцать ударов, каждый их которых сбил бы с ног обычного человека. Самотейкин ещё стоял, но уже не пытался даже защищаться. Голова его безвольно моталась из стороны в сторону, залитое кровью лицо сделалось жалким.
В комнату вошёл крепкого сложения азиат, в ватном халате и с меховой шапкой в руках.