Посмеялись, и Лыков с Эффенбахом уехали на Мясницкую. До поезда оставалось три часа. Сыщики заперлись в кабинете, куда надворный советник вызвал только своего помощника Никодимова. Алексей стал диктовать им под запись всё, что успел увидеть и услышать в московских притонах за время своих поисков. Начал с описания двух беглых, встретившихся ему в «Каторге», причём Никодимов сразу опознал по приметам Ваську, которого сыщик посадил на буфет. Дале пошли подробности о Верлиоке, Шайтан-оглы, Осмачкине, Ваньке-Пане… Ни один агент Эффенбаха никогда не проникал в те страшные места, которые Лыков спокойно обошёл за неделю. Сыскарей интересовало всё: где бывает Верлиока, как поставалена охрана «Арбузовской крепости», сколько лет Ассигкриту и какие пакгаузы на Москва-реке принадлежат Гурию Осмачкину. Лыков рассказал, что вспомнил. Он умолчал только о своих земляках Зарине и Беседине; не хотелось ему, чтобы Эффенбах укатал в тюрьму «робингудов».