— Атрышь! — рявкнул он так, что круг сразу расширился вдвое. — Лежачего бить? Я этого не люблю! Руперт, иди сюда.
Другие важные здесь люди — игроки. Игрок держит банк и платит камере как бы арендную плату за право метать: двадцать копеек в день, да десять процентов с банка, да гривенник стрёмщику, да по полтиннику в неделю парашечникам. Кроме того, настоящий игрок, «мастак», всегда при деньгах, а потому окружен «поддувалами» — заискивающей от него свитой из числа шпанки. Он может — и часто, для поддержания авторитета, делает это — угостить всю камеру за свой счет чаем; может запросто так подарить человеку мелкую монету. Стрёмщик, караулящий у дверей во время игры, не идет ли начальство, всегда выбирается камерой из самых бедных арестантов. Ни родни, ни заначки, ни особого ремесла — тяжкий удел. Совсем без денег в тюрьме трудно невыносимо, и ежедневный гривенник за несложную стрёму крепко выручает такого бедолагу. Поэтому на арестантском сходе за игрока, как и за «отца», дерет горло целая фракция.
— Его бы за такие дела натурально надо было в Фонтанке утопить, — хмуро ответил Таубе, сдирая со щеки приклеенный «шрам». — Готовить цареубийство в стране пребывания…
— От кого скрываются? Мы люди тихие, богобоязненные, в мирское не суемся.
— Анисим Петрович велел Бардадыма списать в расход, — лаконично сообщил молчавший до сих пор Челубей.
— Борща! — рявкнул Таубе, грохнув давно не мытым кулаком по столу. — И водки ведро…