— Мне там у них скучно и малоденежно. Поручения, за которые хорошо платят, в Рогоже не каждый день, а у меня мало времени.
— Арсений Иванович Морозов простерли над вами свою защитительную длань. Это первое. Второе: когда Анчутка давеча шмальнул в вас из коляски, тяжело ранил в портерной одного выпивоху. А тот оказался незаконным сыном нашего вице-губернатора; вся полиция сейчас поставлена на уши, велено к утру сыскать, доставить, в общем, колесовать на месте. Поэтому сейчас Мячев своих ребят с улицы уберет и будет сидеть неделю тише воды, лишь бы его самого не тронули. О как! Везет тебе, Лыков, что черту!
— Вы, кажись, не из этих… (кивнул за спину на притихшую публику). Брус? Четыреста восемьдесят четвёртая, глядя по характеру?
Они прошли чисто выметенный коридор, свернули направо, потом налево и оказались в небольшом зале, хорошо освещенном и газом, и свечами. Обычная трактирная стойка с томпаковым самоваром, графинами и подовыми пирогами. Высокий потолок. С посудного шкапа свисают засиженные мухами ароматические флаги; в углу чуть слышно шелестит вентилятор. Длинный стол посреди, за ним с десяток мужчин, молча с интересом смотрящих на гостей. И в тишине — сочное чавканье. Сидящий во главе стола бородач, с обрюзгшим лицом, хитрыми и одновременно наглыми глазами, подцепляет двумя пальцами с блюдца шептала и кидает их в рот.
В кабинет с портфелями в руках зашли начальник Главного штаба генерал-адъютант Обручев и директор канцелярии Военно-Ученого комитета генерал-майор Енгалычев.