— Шесть? А, ну да, верно. Пока почти шесть. Точнее, почти три миллиарда и еще почти три миллиарда, которые несколько отличаются друг от друга, и которые стремятся друг к другу. Этого не надо бояться. Это просто тот самый стиль жизни. Если природа так устроила, что нас большинство, значит, это так надо.
— Это Эвелин Брэдшоу, АВС! Станция только что взорвалась! Дайте повтор!
На ней были темная свободная куртка поверх свитера, джинсы, заправленные в высокие сапоги и вязаная шапочка. В принципе можно так пойти куда угодно, даже в театр.
'Сильны мы содружеством…' Он чувствовал бы себя более спокойно, если бы услышал какие-то резкие заявления, организацию акций протеста, клеймение империалистов, что там еще было положено в СССР в таких случаях. Здесь же было затишье перед боем. Врубили радиопротиводействие… да, еще Виктору показалось, что к вечеру стало больше дружинников. На площади перед театром… никогда их там не видно было на площади перед театром. И флэш-моб 'Космос-наш!' стопудово не стихийный.
— Нет, столовое красное… Начинается! Скорее рассаживаемся.
Завыла сирена; из-за деревьев показался рыжий, высокий автобус-реанимобиль, мигая синими сигналами на крыше и разбрасывая грязь из колдобин, проследовал столбы, на которых когда-то висели ворота, и двинулся к дому, осторожно нащупывая полузаросшую и искрошенную полосу асфальта, наскоро уложенную здесь еще до эпохи нового сталинизма.