— Вы знаете, какой анекдот я услышал нынче про нашего любезного хозяина? Как-то в Крыму во время войны Дмитрий Иванович остался не у дел и, не зная, куда направить кипучую жизненную силу, обучился чемоданному делу и с тех пор себе и друзьям увлеченно делает чемоданы. Давеча, когда наш академик забрел в Гостиный двор, кто-то из покупателей спросил у приказчика: «Кто сей почтенный господин?» — «Ну как же! Это известный чемоданных дел мастер Менделеев».
Командир, первый пришедший в относительное равновесие духа, прикрыл бумагой самурайский презент. Затем приказал доставить Дорожинского.
— Внутрь можно? — не дожидаясь разрешения, возбужденный князь поставил ногу на первую ступеньку лесенки, ведущей в кабину.
— Огнеслав, не кажется ли тебе, что твои электрические забавы отвлекают и от авиации, и от арборита? — Петр относился к той породе изобретателей, что мог годами бить в одну точку, и не понимал метания Костовича и Джевецкого, которых увлекало решительно все на свете. — Спалишь свой заводик, где будем крылья собирать?
Об этом великому князю говорил не только Самохвалов. Место действительно сложное. Холодный климат, ветреная погода, трудности с доставкой всего, что не производится на месте. Но Александр принимал решение о месте строительства, находясь под впечатлением отповеди в Гатчине. Он пытался доказать не столько Петру, сколько себе самому, что понимает правильно чувство долга и может послужить Отечеству не хуже купеческого сынка.
Как можно голодать на сумму, намного превышающую содержание Кшесинского, Таубе и мастеровых «Садко» вместе взятых, Петр решительно не понимал. Тем более что Луиза принадлежала к достаточно богатой семье, и кроме субсидии от бывшего мужа имела приличное приданое, оставшееся ей и после развода. До него доходили слухи, что дама, чей возраст постепенно и неумолимо приближался к отметке, после которой снисходительно говорят «бальзаковский», черпала молодость в объятиях юных любовников, что обычно затратно. Но — это ее дело.