Минув японский авангард, русская троица легла на обратный курс. И тут произошла глупая случайность, из-за которой дело пошло наперекосяк. У Кокорина задымил мотор, и он, теряя высоту, кое-как совершил вынужденную посадку меж невысокими сопками. Два оставшихся самолета сделали круг. Александр Казаков сразу отказался от приземления: упрямому «Садко» там не взлететь. Лойко примерился и двинул вниз.
Загремели «звезды» воздушного охлаждения, потянуло до боли знакомым запахом бензинового выхлопа и касторки. Оставшись наедине с рабочим местом летчика-наблюдателя, Станислав осмотрелся. Планшет с картой и карандашом. Впереди, выше штурвала — «максим». Только не на станке или треноге, как в пехоте, а на турели. Короб с патронами, лента вставлена. Под ногами запасная коробка. Если что — повоюем.
— Не более девяти процентов, командор, — ответил Савелий после минутных расчетов.
После того, как крыло, обтянутое тканью, приняло форму, заданную каркасом и множеством растяжек, Петю настигло легкое чувство дежавю. Крымский планер неуловимо напомнил снаряд Можайского. То же хвостовое оперение из вертикальных и горизонтальных элементов, вертикальная мачта с набором тросиков, натягивающих крыло. Хотя отличий, пожалуй, больше. Несущие плоскости не квадратной, как в адмиральском изделии, а птичьей формы, сильно загнутые кверху, подошли бы чайке-переростку. Шасси, мотора и лодки не было в помине. Вместо пилотского кресла в середине крыла болталась ременная сбруя на двух пилонах, чуть впереди Петя рассмотрел крепкий поперечный рычаг.
Император от неожиданности на миг утратил полемический запал.
— Не поверите, дорогой Петр Андреевич, и об этом я подумал. На испытательно-демонстрационных полетах превратим нашего антисамурая в воздушную цистерну. Совершим беспосадочный перелет из Европы в Америку.