Он повернулся и положил обе руки на стол – стальная футболка обтягивала мощный торс, жалась к крепким бицепсам, едва не трещала по швам. Большие руки, большой мужчина и такая домашняя обстановка. Уютная кухня, потерявшаяся в большом незнакомом городе. Сюрреализм.
Весь вечер его бросало то в жар, то в холод. Лагерфельд настаивал на госпитализации, Дэлл отказался.
Ожидание было не в тягость. Когда ждешь в такой день, как этот, все в радость: праздное сидение в машине, размышления о том, что он увидит ее – улыбающуюся, немного смущенную и даже скованную, как он сделает все, чтобы ее смущение ушло, а радость в глазах стала искренней, свободной.
На лицевой обнаружился герб Комиссии и голографическая печать, защищающая некое важное вложение.
Как сложно решиться. Я не двигалась с места.
На бархатной подстилке, без каких-либо прикрас, лежал тот самый нож – военный, с широким лезвием и выгравированным на его поверхности телефонным номером. Чувство «я уже это видела» нахлынуло вновь, но другое, видоизмененное, оно смешало в себе ворох воспоминаний, не до конца оформившихся импульсов, мыслей и эмоций.