«К началу 1941 года к нам стали просачиваться сведения о далеко не мирных намерениях Гитлера. Сперва сведения эти были скудными, потом они стали носить более разносторонний и в то же время определенный характер… Сводки Генштаба и донесения с флотов приносили тревожные вести… Думал ли об этом Сталин? Конечно, думал. Полагаю, что у него было твердое убеждение, что война неизбежна, что она обязательно (!) вспыхнет на западе или на востоке. А возможно, в одно и то же время и там и тут. Недаром же наши войска сосредоточивались одновременно и на западе и на востоке. И тут и там укреплялись границы. Да и перемещения крупных военачальников в конце 1940 года (Гитлер утвердил директиву «Барбаросса» лишь 18 декабря 1940 года. – Прим. авт.) и в начале 1941 года тоже говорят о подготовке к войне «на два фронта». Вообще же подготовка к возможному военному конфликту началась значительно раньше и проводилась последовательно с огромным напряжением сил» («Накануне», с. 277—278).
Что могут противопоставить этим фактам кафе-шантанные политики из агентства Гавас?»
Некоторые из мехкорпусов после начала войны были переброшены на другой фронт (например, 5-й мехкорпус – с Юго-Западного на Западный фронт, 16-й мехкорпус – с Юго-Западного на Южный, а потом обратно на Юго-Западный фронт).
Теперь авторы Ноты переходят к перечислению претензий германского Рейха к СССР. Сначала там говорится о довольно странных для дипломатического документа обидах на сохранение связей с Англией и бежавшими югославскими «заговорщиками». Обиды, впрочем, совершенно обоснованные: не прошло и года после подписания Пакта, а новый союзник фашистской Германии уже вполне сердечно общался с представителями ее опаснейшего врага. Вот что сообщает на этот счет «История Второй мировой войны»: «1 июля (1940 года) посол Криппс (посол Великобритании) был принят И.В. Сталиным. Во время встречи обсуждались вопросы о военном положении в Европе, о политических и экономических отношениях между Англией и СССР. Советское правительство проявило готовность содействовать нормализации отношений с Англией» (том 3, с. 351). Замечу, что это задушевное общение происходило практически сразу после того, как Советский Союз «освободил» Прибалтику с Бессарабией и Северной Буковиной, но до того, как Гитлер отдал своим генералам распоряжение о подготовке плана войны с СССР – это произошло 22 июля 1940 года. Иначе говоря, несмотря на то, что «брак» Сталина с Гитлером состоялся откровенно «по расчету» (их так и изображали карикатуры в западной прессе – «жених»-Гитлер ведет усатую «невесту»-Сталина под венец), именно Иосиф Виссарионович первым дал основание «царственному брату» Адольфу подозревать его в неверности.
Существует и другой интригующий аспект этой во всех отношениях необычной истории. Кто в тогдашнем окружении Сталина смог получить доступ к документу подобной важности? И не просто снял с него копию, а еще и передал в течение двух-трех дней в Швейцарию (еще два-три дня редакции швейцарской газеты наверняка понадобилось, чтобы убедиться в абсолютной надежности источника)! Интернета тогда не существовало, не было и DHL. А все заграничные телефонные звонки, телеграммы и почтовая корреспонденция находились под тотальным надзором НКВД. Неведомый обладатель тайны огромной важности имел только два способа передать материал за рубеж: в ходе личной поездки за границу или по дипломатическим каналам, воспользовавшись помощью тоже пока неизвестных иностранных граждан. В любом случае НКВД мог если не вычислить самого таинственного смельчака, то как минимум выделить группу подозреваемых…