— А это Лев Мартыныч. Серженко. Конец рыжему. А не будь «оборотнем»!
— Ей-бо, ваше благородие! Наскрозь их зрил, людишек этих. Дудора; один только и был из них настоящий налетчик, а прочие так… Но все фартовые. Мы со скуки людей не режем, а за соргу либо накидалище справное. Ежели бы кто из них принялся мальцов кончать и тем фигарисов… то есть господ сыщиков, тревожить, я б того своими руками приткнул. Сразу бы голову на рукомойник! Нет, это не мои.
Иван Иванович шел первым. Хотя, по его словам, он был здесь впервые, но направление держал уверенно. Лишь однажды им пришлось вернуться немного назад, когда выбранная наугад тропа стала слишком забирать вправо.
Бударгин вынул револьвер, взвел курок и кивнул Лыкову: давай, мол, ворвемся! Тот покачал головой: что-то не нравилось ему в этой тишине. Жестом отослав помощника в глубь коридора, сыщик спрятался за косяк, провел ладонью перед прозоркой и сразу отдернул руку. Тут же изнутри грохнули выстрелы, и на дверном полотне образовались три большие дыры.
— Лучше меня только подполковник барон фон Таубе.
— Ты бога видал хоть раз? Нет? И я не видал. Нету ни бога, ни греха, ни ада с чертями. Это все попы придумали, чтобы у нас на шее сидеть. Да и папаша твой большой мироед. Как он капитал-то сколотил? А? Рыжему в святцах не бывать. И потом — самый-то грех на мне будет, не на тебе! Только делать надо хитро. Я тебя всему научу, ты только слушайся. Дело отцовское продай. Капитал не трать. Положи его в доходные бумаги и живи на проценты; а сам капитал пусть остается нетронутым.