— Наговариваете на себя, Петр Яковлевич. Я как глянул на вашу стойку — душа запела. Эдакий вертеп не только в Костроме, в Москве бы не потерялся.
— Хм… Арестовать камергера высочайшего Двора… — засомневался Бекорюков. — За такое и со службы могут попросить. У Ивана Викторовича пол-Петербурга друзей. Они же меня размажут! Тут нужны более веские основания, чем донос целовальника из сельского кабака.
— Опрошены все обыватели с прилегающих улиц. Никто и ничего…
— И вы его так долго терпели? С эдаким букетом…
— А ведь взяла! — столь же авторитетно заявил первый крестьянин. — Тащи, барин, не ленись!
Потом был обед. Наевшись досыта, Брюшкин и Чунеев уснули. Алексей же вызвал в кабинет Окунькова и имел с ним долгий разговор. Сначала он одобрил, как Степан бдительно надзирает за детьми, затем велел этот надзор еще усилить.