Несмотря на позднее утро, Тихомандрицкий сидел в халате и пил чай. Он был недоволен появлением визитеров.
— Эй, лупоглазый, — бросил Форосков через плечо. — Я сейчас бумажку одну из кишени достану, смотри там, со страху не обделайся.
— Это как же? — возразил Щукин. — Река здесь петлю делает. Мы горловину этой петли аккурат и перегородили. Уйти ему теперь некуда.
— Нил Калиныч! Душа просит… Вот, чертогон возьми, он селебряный!
— Каюсь и больше так не поступлю, — пробормотал Лыков. — Но он был настолько убедителен…
— Когда ты становилась женою, то обещала перед образом во всем почитать меня и слушаться. Помнишь? Вот и слушайся. Скоро здесь состоится разговор. Возможно, он сделается резким, будет сцена. Если вас не станется дома, мне окажется легче. Понимаешь? Легче не ошибиться, а повести себя правильно. Ваше присутствие будет только сковывать. Теперь все. Иди и делай все, как я сказал.