— Почему вы так меня ненавидите? Это что-то личное?
Дитрих сделал небольшую театральную паузу.
— Знатный подарок, подарок воина. Передай от меня благодарность Оргулову.
— Надо известить Панкова и посмотреть, что он ответит.
Хороший обед, хотя больше по времени подходящий для раннего ужина, прибавил сил и бодрости. Чувство умиротворения как бы оттеснило на задворки памяти неприятные, трагические ночные события и позволяло смотреть в будущее с определенной долей оптимизма. Но война дала о себе знать. Через час после наступления темноты в городе завыли сирены, и мы с Санькой и еще двумя нашими бойцами, которых на носилках несли молчаливые здоровяки в общевойсковой форме РККА, хотя их ведомственная принадлежность не вызывала сомнений, спустились в бомбоубежище, где уже собрался весь состав госпиталя. Это был подвал дома старой постройки с широченными стенами, чуть ли не больше метра толщиной, из инкерманского камня, поэтому в бомбоубежище стояла достаточно низкая температура, и многие раненые кутались в солдатские одеяла.
— Так в чем проблема, товарищ майор? Мы-то уже не мальчики, тут все повоевать успели. Я, конечно, понимаю, присяга и все такое, но кто мне объяснит, ради чего мой ребенок должен гнить в вонючих галереях, когда есть возможность спасти его? Как по мне, так ваш друг Оргулов вполне по совести поступает: без всякого сюсюканья зачистил всех отморозков, наладил систему управления и снабжения. Я лично для себя уже все решил, если вас интересует мое мнение. Свой долг перед страной и народом мы выполнили. Только ведь уже ни страны, ни народа не осталось…