— У тебя есть брат? — удивился Ульхард. — Почему я его не знаю?
— Ты хоть понимаешь, с кем говоришь, гад ты этакий? — выкрикнул он, трясясь от негодования, злости и нелепой, какой-то детской, обиды. — Ты знаешь, кто я?
Шерн утверждает, что несколько тысяч лет. Маршалы разнятся в предположениях — от пятисот лет до сотни. Лима считает, что лет двести точно. Родителей Ульхарда никто не помнит; это понятно, он — самый старый в Вечернем Доме. Непонятно, почему не осталось ни летописей, ни хроник. Ульхард обшарил всю библиотеку Вечернего Дома; в ней нет книг, только роскошные переплёты, кованые, украшенные самоцветами и чеканкой, но заполненные лишь чистыми листами пергамента. Откуда же у Ульхарда ощущение, что когда-то он страстно любил читать?
Серые воины ждали битвы и осады; Ульхард уже знал, что битвы не будет. Белый Рыцарь не сражался — он убивал. Ульхард догадывался, что завистливое божество снова устроит какую-нибудь оскорбительную каверзу, которая заставит страдать всех, наделённых душой.
Женщина подняла невидящие глаза, и смертный холод протёк по позвоночнику Ульхарда ледяной струйкой.
— Пожалуйста, — попросил он, как не просят подданных государи, — помолчи.