Ульхард видел дерево, на котором висел труп парня-саламандры с руками, скрученными за спиной — сжечь его, товарища и возлюбленного огня, безлицые холуи Белого Рыцаря не смогли. Ульхард видел чьё-то обугленное тело — но это был один из безлицых, пустая потеря, ничто. Почему саламандра не смог призвать свою подвластную стихию так, как хотел, государь не понял — впрочем, видно, судьба опять подыгрывала Белому Рыцарю.
— Какая разница! — воскликнул Оракул, зачерпнул ещё мёда и, обсасывая пальцы, продолжал. — Ты — то, чем он хотел бы быть! Ты можешь, смеешь — и делаешь, король! За это он унизит тебя тысячу раз, в разных мирах. Каждый творец крадёт тебя у другого творца, чтобы придать черты, ненавистные больше всего — и убить, король!..
— Я голодна, — кивнула Лима. — Благодарю вас, государь.
— Не хотел бы — молчал бы, — пояснил Гхоти-Тью.
— Я помню! — вдруг вскрикнула Эвра, будто воспоминания ударили её. — Государь, я помню — мы, нагие, посреди площади, толпа, на нас показывают пальцами, какие-то люди сыплют золото, хватают нас за руки, за волосы, кто-то надевает на меня ошейник с цепью — лучше бы я не вспоминала! — выпалила Эвра и разрыдалась. — Так было не всегда! — выталкивала она слова между рыданиями. — Нас украли, государь! У нас украли имена, украли родину, украли честь! Нас продавали, как скот, существам без лиц!
Парень-саламандра просиял — лицом и огнём в рыжих кудрях — и ушёл, сопровождаемый серой стражей. Ульхард сел в кресло и стал смотреть в пламя камина. Ему было некому молиться, и он молился огню.