— Это правда, Мики, чистая правда. — Арчегов произнес слова настолько тихим голосом, что Михаил Александрович моментально взмок и принялся вытирать платком обильно потекший пот.
— Тут ты прав, возразить мне нечего, — чуть ли не с зубовным скрежетом согласился монарх. Сам Михаил Александрович не хуже Арчегова знал сибирский расклад и испытывал вполне понятное чувство беспокойства. Еще бы — борьба с партизанами требовала неимоверного напряжения всех сил и средств, несмотря на то что были достигнуты весьма обнадеживающие результаты.
— С чего вы так решили, Мария Александровна? — Фомину нравилась эта бесцеремонная забота, он давно забыл, что может быть такое отношение. И девчонка оказалась к тому же глазастая, враз определила. Интересно, как она к этому пришла?
— Зря ты так, Сява! — второй чекист, одетый в точно такую же униформу, с мягким лицом сельского батюшки, которое портили безумные глаза фанатика, вступился за старика. — Видишь, как немецкие пролетарии по подвалам живут. А домина буржуйский, вон рейхстаг, дума ихняя, что у нас при царском режиме была, совсем рядом стоит. Ох, ап-чхи!
— Будем атаковать, — тряхнул гривой спутавшихся грязных волос Рокоссовский. — Обходи своим эскадроном рощу, поставь тачанки. Как только их отсечешь огнем, мы пройдем лощиной, а там полк разверну в лаву и насяду на хвост. Уйти им некуда — вырубим к ляшской их матери!
— Конечно же, нет! Сейчас французы и англичане не опасаются, я имею в виду в полном объеме, красной угрозы. Но как только будет взят Берлин, отношение к московским «товарищам» станет совершенно другим. Ведь так, Павел Николаевич?