— Вот видите, с большевиками можно иметь дело… Когда им это выгодно. От головной боли избавились, на Каспии нам больше никто не угрожает! Ведь так, Александр Васильевич?
Михаил вздрагивал, словно горячечные слова генерала жгли хлыстом — безжалостно. Но он потрясенно молчал, не находя ответа. Да и что говорить, если с подобным несколько лет назад сам сталкивался.
Маша посмотрела на Фомина таким умоляющим взором, что сердце у того заныло. А потому он плюнул на секретность и свое разоблачение первой встречной (не иначе как судьба, против которой никак не попрешь) и решил ответить на все расспросы…
Новости скверные — в Варшаве заседало правительство Дзержинского, революционного Торквемады. И что ужасно — этот пан не поляк, а литвин, и потому энергичен и умен. Первые декреты вызвали приток к большевикам голытьбы и евреев, ибо их власть пришла. Поляки начали драться с поляками — и война стала превращаться в гражданскую. Что она принесет несчастной Польше?!
С пластунским батальоном тоже головная боль — иркутские казаки прежде пешими не служили, оттого служба в инфантерии незнакомая. Да еще артиллеристы требуются. Только гвардейская сотня нареканий не вызывает, но там большинство природные казаки как раз и составляют.
— Тридцать шесть крепостных мортир и двадцать три морских пушки, из них две десятидюймовых. Последние там, за Юшунем, — Слащев показал рукою назад, в сторону второй оборонительной линии. — Плюс почти сто полевых орудий и четыре сотни пулеметов в прикрытие. Теперь нас отсюда никакой силой не выбить.