Мойзес осекся, потом торжествующе засмеялся, подняв на начальника ледяной глаз, подернутый безумной пленкой. Тот машинально отступил на шаг, тщетно попытался спрятать страх. Не удалось — в уши ударил хриплый каркающий смех старого ворона.
— Какие жизни прожил ты? Я ведь давно знаю, когда ты говоришь мне неправду. С первого дня!
Вот уже три недели полсотни немцев и столько же русских матросов приводили в порядок монитор «Вьюга», порядком запущенный за годы революции. Им помогали рабочие затона, причем не халтурили — это русское слово Щульц хорошо усвоил, а потому не спускал с них глаз и проверял каждый выполненный «урок».
— А вы их отличаете? — Жгучий интерес так плескался в девичьих глазах, что вызвал улыбку.
— Ах, Павел Николаевич, я человек военный, служивый, отнюдь не опытный политик или дипломат, а потому говорю грубо. Намного моложе вас, оттого рублю сплеча, как привык, не выбирая выражений.
— Так я богатым и стал, Григорий Михайлович! Вон каких красавцев неделю назад во Владивостоке из рук американцев получил. А завтра еще «Беспокойный» с базой подойдет и две бронедрезины. Теперь бы нам только стрельбы учебные провести, и в бой!