— Не боись, немчура, бить тебя не буду, не робей. Подумаешь, руки изгрязнил! Свое ведь дерьмо, пролетарское. Тебя-то как звать? — Здоровяк наморщил лоб и выдал те слова, что отложились в его памяти: — Их бин… Нейм вроде? Собачий язык! Звать-то тебя как, дед?! Имя твое, имя?! Вот чурка с глазами, ни хрена не понимает!
Рокоссовский задумался — ситуация для атаки сложилась великолепная. Отходящие от Кракова поляки дали кругаля, пытаясь уйти от конноармейцев, что рассыпались веером полков и эскадронов. Вот только далеко не ушли — верхом, хоть и на порядком заморенных конях, идти намного быстрее, чем шагом под дождем.
Гражданская война ужасна, ведь брат идет на брата. Кровь льется потоками, но более страшно то, что потом победившая сторона переписывает историю. Сейчас такого просто не выйдет — еще в феврале правительство Вологодского приняло решение собрать всю информацию о жертвах войны, о тех, кто попал под «красный» или «белый» террор.
Только многовато оставалось и тех, кто драться будет до последнего. Особенно бывших каторжан, выпущенных на свободу революцией, и прочего криминального элемента, который за последние полгода пережил энергичное и безжалостно истребление, что провела государственная власть, пользуясь военным положением. Да и упертых красных, не слушающих московских призывов, было неимоверно много, и штык в землю втыкать они отнюдь не собирались.
— Польшу теперь можно не считать, она стала коммунистической. — Вологодский отпил лечебного настоя из стакана. — На очереди Германия, и недалек тот час, когда англичане с французами заговорят с нами заискивающим тоном… Да, это время очень близко…
Милюков вздрогнул — завуалированный намек на гибель собственного сына в 1915 году на фронте достиг своей цели. Арчегов сознательно его не щадил — он целиком разделял точку зрения многих русских офицеров, что либеральная оппозиция, жадно рвавшаяся к власти, виновата в раздувании революционного пожара и гражданской войны так же, как и большевики. Если не больше их…