Ник Бонгусто и Джои Уайн вышли из школы и переменка для них тут же закончилась: Мэтт по телефону объявил им про фиаско у дома Манцони и приказал вернуться в микроавтобус, припаркованный на площади Либерасьон. Дело оказалось сложнее, чем думали, придется поработать по-настоящему, заслужить свои два миллиона долларов. Они вышли на перрон, откуда отправлялись поезда на Париж, и наконец-то увидели хоть какое-то существо, у которого можно было спросить дорогу, — паренька, который стоял, не двигаясь, и смотрел в землю. Юный Блейк успел воскресить в памяти жуткую историю сына одного перевербованного преступника, которого ЛКН взяла в заложники, чтобы помешать отцу давать показания, но он все равно заговорил. Через несколько дней ФБР нашло все, что осталось от мальчика, на дне бочки с кислотой. Видя, как эти двое идут к нему, Уоррен почувствовал, как у него горит в кишках, горит от невыносимого ощущения близкой угрозы, — он слышал об этом с детства. Это была основа всего, основополагающее чувство, краеугольный камень всего здания мафии: страх. Он почувствовал, как его виски сжало обручем, грудная клетка окаменела, затылок напрягся до боли. В горящих внутренностях стальное лезвие пронзало пупок, лишало его сил и не давало двинуться, он не смог сдержаться, и ручеек мочи потек по ноге. Он, за минуту до того воображавший себя высшим главарем организованной преступности, теперь готов был на коленях молить, чтоб на перроне возник его отец и спас его.