Донни Рэй, сирота по матери, проводил большую часть суток вне дома, чтобы избавить от лишних забот отца, и так сидевшего в полной нищете. В пятнадцать лет он уже не нуждался ни в кормежке, ни в одежде, ни даже в советах по жизни с ее многочисленными ловушками, в которые его отец уже попадал. Он мало ходил в кино, телевизор не смотрел никогда, и никто в его квартале не мог служить ему достаточно пристойным примером, чтобы вести его к взрослой мужской жизни. Разве что отец по-своему служил абсолютной моделью провала, идеальным примером для неподражания, бесспорным прототипом по части жизненного краха. Донни выпутывался самостоятельно, и скорее неплохо, выуживая там и сям правила жизни в ритме своего вполне эмпирического бытия, и эта юность была ничуть не хуже других, более оберегаемых и наверняка гораздо более бедных событиями. Он ощущал в себе легкую душу поэта, который умеет видеть мир в перспективе, жить в нем без груза и радоваться его неожиданным красотам. Но прежде чем ринуться открывать мир, Донни пришлось с тринадцати лет самостоятельно зарабатывать на жизнь, чтобы перестать зависеть от отца, а то и помогать ему дотянуть до конца месяца. Перебрав ряд халтур, большинство из которых было на грани законности, он стал специализироваться на утилизации старых журналов, как некоторые другие — на сборе банок из-под кока-колы. Трижды в неделю он инспектировал контейнеры аэропорта, а потом сдавал свой улов перекупщикам, которые сами работали на коллекционеров комиксов, журналов, газет, — охотники находились почти на всё. Донни теперь в совершенстве овладел ремеслом: рыть — распределять по своим каналам — искать новые сети сбыта; и пока он действовал в одиночку и не высовывался, дорожные службы закрывали глаза на его бизнес. Он не имел себе равных в умении нырнуть в контейнер с головой, спуститься со стопки на стопку, обшарить малейший закуток, прорыть лаз, пролистать, отсортировать, утрамбовать, потом подняться на поверхность с сумкой, полной иногда баснословного улова. Аэропорт Лос-Анджелеса стал его исключительной территорией, к его виду привыкли, на него никто не обращал внимания.