Нам не остается ничего другого, как шутить. Иначе можно сойти с ума от страха. К тому же, капитолийский выговор такой жеманный — что ни скажи, все смешно выходит.
— Я даже не знал, что было нужно в чем-то разбираться. Если Хеймитч подсказывал тебе сейчас… значит, на арене тоже. Вы с ним сговорились.
— Ничего. Точнее, не знаю. Я сразу же ушла.
Постепенно появляется и другой свет — утренний. Солнечные лучи рассеиваются в дыму. Дальше пятнадцати ярдов вокруг ничего не видно. Кто угодно может незаметно подобраться ко мне. Стоило бы на всякий случай вынуть нож, да боюсь, что долго его не удержу. Руки ужасно болят, хотя по сравнению с голенью это пустяк. Ненавижу обжигаться, всегда ненавидела, даже если совсем чуть-чуть, от горячего противня с хлебом. Для меня нет худшей боли, чем от ожога, но такой, как сейчас, я не испытывала никогда в жизни.
— Она очень умная. Вернее, была умной. Пока ты ее не перехитрил.
Пит собирает наши вещи, а я раскладываю еду для сытного обеда: крольчатину, коренья, зелень. Про запас оставляю только белку и яблоко.