— А ты-то, черт побери, откуда знаешь, Морис? — сказали мы в отчаянии. — Ты все время только и знаешь, что шутишь. Почему мы должны идти в эту сторону?
Он перепробовал все: рассказал, как он богат, сколько у него в Техасе нефтяных месторождений, — и ничто не сработало, потому что я знал формулу!
Я оказался единственным, кто выучил по-японски хоть что-то, — даже Уилер, который говорил всем, что нужно выучить японский язык, не удосужился выучить ничего, — и я больше не мог этого выносить. Я читал о настоящих японских отелях, которые были совсем не похожи на отель, в котором остановились мы.
Мы не смогли предложить никакого выхода и решили посмотреть, что произойдет в следующие выходные, когда должно было состояться представление. Тем временем, я отправился в гости к Вернеру Эрхарду, которого я знал, поскольку участвовал в нескольких организованных им конференциях. Я сидел в его прекрасном доме, слушал какую-то философию или идею, которую он пытался мне растолковать, когда внезапно замер.
Я вышел на стоянку, и там, конечно же, была эта огромная, массивная, замечательная машина с двумя антеннами. Я забрался в нее, повернул ключ — и она не завелась. У нее была автоматическая трансмиссия; такие машины тогда только что появились, и я ничего о них не знал. Потом я случайно подвинул рычажок на деление ПАРКОВКА, и она завелась. Я очень аккуратно, словно машина стоила миллион долларов, подогнал ее к входу в отель, вышел, зашел в отель, подошел к столу, где Джон все еще играл, и сказал: «Машина подана, сэр!»