Через минут сорок мы спустились вниз, Лена пошла на кухню командовать кухаркой, а я позвал двух визитеров, которых прислал к нам авторитет.
Сердце у меня замерло — ну вот, поехало! Драться я не особенно умел — хотя силой не был обижен, как и ростом, но детина был на полголовы выше меня — этакий раскормленный боров. На его теле было много наколок, но, похоже, авторитетом он не пользовался — типичный баклан, или «торпеда», — хулиган, в общем.
— Разного — любых оттенков. От серого и черного до красного и синего. Размеры тоже разные — от маленьких, с грецкий орех, до огромных, метр в диаметре.
Я был в наручниках и, упав на спину, испытал невероятную боль — похоже, руки мои распухнут потом до размеров бревен. От ярости и боли я зарычал, и мне страшно захотелось убить этого подонка, захотелось стереть улыбку с его поганой морды, и тут со мной что-то случилось — мозг вспыхнул огнем, и из меня что-то полезло, как будто мозг выдавливал из себя нечто черное, гадкое… Это гадкое лезло, лезло и вдруг обернулось «слизняком» размером с футбольный мяч!
Девушка страшно материлась, подпрыгивая, вертясь между сверкающими полосами бронзы, и разила, разила, разила… Двое уже лежали на земле рядом с ней, слегка подергиваясь в последних судорогах, а волколак доделал остальное — он всей массой сбил одного, уцепился за шлем и оторвал его вместе с головой, из обрубка шеи забил фонтан крови, и тело задергалось, как в пляске святого Витта. Второй застыл, потрясенный, и был тут же убит светловолосой фурией.